Четыре тома — «кирпича» эпопеи Л.Толстого «Война и мир», которые необходимо осилить в «школьные годы чудесные», часто оказываются невзятой высотой. Объем страшит, «убивает». Нетрудно догадаться, что именно пропускается при чтении романа: философско-исторические сентенции, коими особенно изобилует последний том; описания природы, даже – отчасти – сцены мирной жизни. Ведь в 14-15 лет еще не чувствуешь, что эти так называемые «мирные» сцены исполнены глубокого внутреннего драматизма, когда героям требуется преодолеть собственный душевный раскол и разлад.

Куда увлекательнее бывает следить за перипетиями душевной жизни героев романа: ведь ее внешние проявления бывают не столь очевидны или даже не очевидны совсем, приходится только догадываться, какие страсти кипят под видимой оболочкой светских приличий.

Вот Пьер Безухов – добродушный увалень, наивный, доверчивый, эмоциональный, не могущий не вызывать симпатии. Но и у него свои «тараканы»: скоропалительный брак с Элен Курагиной, пристрастие к вину. Чтобы окончательно прозреть, полюбить жизнь во всех проявлениях, оказывается необходим жизненный опыт, в том числе и горький. В случае с Пьером — это плен и знакомство с народным философом Платоном Каратаевым.

Авторской волей Толстой дарует спасение и счастливую семейную жизнь именно Пьеру, а не князю Андрею Болконскому, и это далеко не случайно. Во время последней встречи Болконский признается другу, что ему стало слишком тяжело жить – понимать стал слишком много. Собственно, это признание вторит словам библейского пророка Екклесиаста о том, что каждое новое знание о мире умножает скорбь от несовершенства этого мира. Иначе говоря, знать больше – вовсе не утешение. Впрочем, Толстой еще продлевает жизнь смертельно раненому Болконскому, чтобы он примирился с Наташей, простил себя и близких, обратился к Богу.

Узнавая ближе Наташу Ростову и Марью Болконскую, начинаешь понимать, какова истинная цена красоты наружной, что кроме нее есть и красота духовная. Как разительно, например, преображается худое и внешне некрасивое лицо Марьи Болконской, когда в ее жизнь властно входит первая настоящая любовь, каким божественным светом начинают светиться глаза!.. И, напротив, Наташа: при том, что «сущность её жизни – любовь», существо более внешнее, скользящее по жизни, ошибающееся, увлекающееся, готовое идти в своих увлечениях до конца (вспомним хотя бы страстный короткий роман с Анатолем Курагиным), при этом даже вредящее самой

себе. В эпилоге же романа Толстой не убоялся сравнения любимой героини с самкой, в красивом молодом теле которой словно разлит океан плотского желания. Наташа – собственница. Так, дождавшись мужа из столицы, она обхватывает его голову руками и шепчет тоном, не терпящим возражений: «Теперь мой! Только мой!» Иные женщины без труда узнают себя в подобной патриархально-семейной сцене.

Два типа семей представлены в эпилоге романа: Николай и Марья Ростовы, а также Пьер с Наташей. Николай – из той, не такой уж редкой породы отцов, в ком отцовские чувства пробуждаются только, когда ребенку исполняется 2-3 года, когда тебя начинают называть «папой», тянуть ручки и проситься на твои. До этого мужчина остается холоден и о ребенке отзывается не иначе как «кусок мяса». Напротив, Пьер – весь домашний, ласковый и заботливый, обожает играть с сыном, «тетешкать», подбрасывать его на своих огромных руках, а тот визжит и радуется, довольный, – много ли в таком возрасте надо для счастья!..